Бразильский аналитик Центра геостратегических исследований Лукас Лейрос ответил на вопросы редакции информационно-аналитического издания «Союзники. ОДКБ»

 

«Союзники. ОДКБ»: В Вашей недавней статье Вы охарактеризовали саммит БРИКС в Рио-де-Жанейро как "двойственный", отметив ощутимый прогресс в дедолларизации и многосторонней торговле, но стагнацию в политической сплоченности. Учитывая лидирующую роль Бразилии и ее попытки выступать посредником между интересами Запада и БРИКС, считаете ли вы, что эта двойственность отражает стратегический компромисс или неспособность продвинуть ключевую многополярную повестку объединения?

 

In your recent article, you described the Rio Summit as "ambiguous," citing tangible progress in de-dollarization and multilateral trade but stagnation in political cohesion. Given Brazil’s leadership role and its attempt to mediate between Western and BRICS interests, do you believe this ambiguity reflects a strategic compromise or a failure to advance the union’s core multipolar vision

 

Лукас Лейрос: Это и компромисс, и провал – компромисс для Бразилии, провал для БРИКС. Роль Бразилии на саммите в Рио представляется скорее стратегическим компромиссом, нежели полным провалом многополярного видения блока. Будучи хозяйкой саммита, Бразилия столкнулась с деликатной задачей поддержания сплоченности между государствами-членами с радикально разными внешнеполитическими ориентациями и восприятием угроз. Такие страны, как Россия, Китай и Иран, находятся в прямой геополитической конфронтации с Западом и рассматривают БРИКС как противовес западной гегемонии. В то же время Бразилия, Индия и ЮАР сохраняют активные дипломатические и экономические связи с западными институтами. Подход Бразилии, ярко проявившийся в нашумевшем предложении Лулы включить в БРИКС страны G7 и G20, сигнализирует о попытке инклюзивного расширения глобального управления. Это выглядит наивным, но полностью соответствует «многостороннему» (а не многополярному) мировоззрению Лулы.

 

Однако у этой стратегии есть ограничения. Уклоняясь от острых геополитических вопросов, таких как ирано-израильский конфликт и безопасность торговых маршрутов БРИКС, Бразилия, вероятно, ослабила способность блока выступать как единая многополярная сила. Отсутствие ключевых геополитических игроков – Путина, Си Цзиньпина и Пезешкиана – дополнительно снизило политическую глубину встречи.

 

Хотя посредническая позиция Бразилии может предотвратить внутренние расколы в БРИКС, она также рискует затормозить эволюцию блока в унифицированную платформу глобального политического влияния. Таким образом, эта двойственность отражает осторожный баланс – полезный для краткосрочной дипломатии, но потенциально подрывающий долгосрочную стратегическую автономию БРИКС.

 

Lucas Leiroz: This is both compromise and failure – compromise for Brazil, failure for BRICS.

 

Brazil’s role at the Rio Summit appears to be a strategic compromise rather than a total failure of the bloc’s multipolar vision. As the leader of the summit, Brazil had the delicate task of maintaining cohesion among member states with vastly different foreign policy alignments and threat perceptions. Countries like Russia, China, and Iran are in direct geopolitical conflict with the West and view BRICS as a counterweight to Western hegemony. In contrast, Brazil, India, and South Africa maintain active diplomatic and economic ties with Western institutions. Brazil’s approach—exemplified by Lula’s infamous suggestion to include G7 and G20 nations in BRICS—signals an attempt to expand global governance inclusively, which seems naïve but is fully aligned with Lula’s multilateralist (and not multipolarist) worldview.

 

However, this strategy has limitations. By avoiding pressing geopolitical issues such as the Israeli-Iranian conflict and the security of BRICS trade routes, Brazil arguably diluted the bloc’s ability to act as a coherent multipolar force. The absence of key geopolitical actors like Putin, Xi, and Pezeshkian further hindered political depth. While Brazil’s mediating stance may prevent internal divisions within BRICS, it also risks stalling the bloc’s evolution into a unified platform of global political influence. Hence, this ambiguity reflects a cautious balancing act—useful for short-term diplomacy, but potentially undermining BRICS' long-term strategic autonomy.

 

«Союзники. ОДКБ»: Несмотря на заявление саммита в Рио о создании "альтернативы SWIFT" и продвижении дедолларизации, данные Нового банка развития показывают, что 72% операций по-прежнему деноминированы в долларах. * Учитывая эту инерцию, какие конкретные институциональные шаги могут решительно разорвать зависимость от западной финансовой инфраструктуры?

 

Despite the Rio Summit's pledge to create an "alternative to SWIFT" and advance de-dollarization, the New Development Bank’s own data shows 72% of transactions remain dollar-denominated. Given this inertia, what concrete institutional steps can decisively break dependency on Western financial infrastructure?

 

Лукас Лейрос: Напористая риторика саммита в Рио о дедолларизации подчеркивает четкое стратегическое направление БРИКС, однако текущие данные Нового банка развития обнажают укоренившуюся инерцию западного финансового доминирования. Разрушение этой зависимости требует не только политических деклараций; оно требует создания устойчивой, авторитетной и совместимой финансовой инфраструктуры. Это включает: создание полностью функциональной платежной системы БРИКС, независимой от SWIFT; внедрение совместимых цифровых валют между странами БРИКС; и продвижение прямых валютных свопов, обеспеченных механизмами расчетов в реальном времени. Институциональные изменения должны стимулироваться согласованными политиками центробанков, правовыми рамками, признающими альтернативные расчетные протоколы, и стратегиями диверсификации суверенных резервов. Более того, БРИКС должен стимулировать частный сектор к внедрению этих новых систем через механизмы распределения рисков и нормативную ясность. Без параллельного развития доверительных финансовых инструментов и региональных клиринговых центров одна лишь риторика не изменит ситуацию. Только конкретные, синхронизированные институциональные инвестиции позволят БРИКС надеяться на нейтрализацию зависимости от западных финансовых инструментов.

 

В данный момент главная проблема для формирования общей повестки дедолларизации заключается в том, что многим странам БРИКС комфортно десятилетиями проводить расчеты в долларах. Неслучайно именно Россия, Китай и Иран – те государства-члены, которые в настоящее время подвергаются атакам и санкциям – активнее всех выступают за дедолларизацию: им это необходимо. Возможно, нынешний пакет тарифов Трампа против Бразилии заставит Лулу действовать аналогично в будущем, но пока это не было приоритетом для Бразилии – как и, например, для Индии или ЮАР.

 

Lucas Leiroz: The Rio Summit’s strong rhetoric on de-dollarization underscores a clear strategic direction for BRICS, yet the current data from the New Development Bank reveals the deep-rooted inertia of Western financial dominance. Breaking this dependency requires more than political declarations; it demands the creation of robust, credible, and interoperable financial infrastructure. This includes establishing a fully functional BRICS payment system independent from the SWIFT, implementing interoperable digital currencies among BRICS nations, and promoting direct currency swaps backed by real-time settlement mechanisms.

 

Institutional change must be driven by coordinated policies among central banks, legal frameworks recognizing alternative settlement protocols, and sovereign reserve diversification strategies. Moreover, BRICS must promote private sector adoption of these new systems through risk-sharing mechanisms and regulatory clarity. Without parallel development of trust-based financial instruments and regional clearinghouses, rhetoric alone will not move the needle. Only through concrete, synchronized institutional investment can BRICS hope to neutralize its dependence on Western financial tools.

 

Currently, the biggest challenge to establishing a common de-dollarization agenda is the fact that many BRICS countries are comfortable with decades of dollar-denominated transactions. It's no coincidence that Russia, China, and Iran—precisely the member countries currently being attacked and sanctioned—are the ones pushing hardest for dollarization: they need it. It's possible that Trump's current package of tariffs against Brazil will force Lula to act similarly in the future, but so far, it hasn't been a Brazilian priority—nor a priority for India or South Africa, for example.

 

«Союзники. ОДКБ»: Как Вы видите роль БРИКС в перестройке международной системы в ближайшее десятилетие? Должен ли БРИКС приоритизировать институционализацию своих экономических инициатив или укрепление политического единства?

 

How do you envision BRICS' role in reshaping the international system over the next decade? Should BRICS prioritize institutionalizing its economic initiatives or solidify its political unity?

 

Лукас Лейрос: Приоритет БРИКС должен быть политическим. Организация должна стать политически и институционально сложнее: создать более прочную внутреннюю структуру, четкие условия членства и кандидатуры, новые статусы участия и наблюдателя. БРИКС должен стать международной организацией в классических параметрах – но с новым и отличным подходом от прежних институтов.

 

Лучший способ установить ориентиры для функционирования БРИКС – это рассмотреть потенциал организации стать своего рода "новой ООН" – ООН от Глобального Юга и для Глобального Юга. Это должно быть истинным вектором объединения.

 

Пока рано говорить, будет ли этот путь реализован в следующем десятилетии. Но я убежден, что если и нет, то он, как минимум, приведет к созданию других параллельных организаций с участием некоторых членов БРИКС. Неизбежно, что государства-члены БРИКС останутся значимыми игроками в глобальной переконфигурации; вопрос в том, останется ли таковым БРИКС в целом.

 

Lucas Leiroz: The BRICS' priority must be political. The organization must become more complex politically and institutionally: creating a more solid internal structure, clear membership and candidacy conditions, and new participation and observation statuses. The BRICS must become an international organization within the classic parameters—but with a new and different approach from previous institutions.

 

The best way to establish guidelines for the BRICS' functioning is to consider the organization's potential to become a kind of "new UN"—a UN from the Global South and focused on the Global South. This must be the group's true direction.

 

It's still too early to say whether this path will be followed over the next decade. But I believe that, if not, it will at least lead to the creation of other parallel organizations, involving some of the BRICS members. It's inevitable that the BRICS member countries will be relevant players in the global reconfiguration; it remains to be seen whether the BRICS as a whole will be as well.

 

«Союзники. ОДКБ»: Учитывая успехи ОДКБ в противодействии транснациональному терроризму, наркоторговле и угрозам пограничной безопасности, видите ли вы потенциал для прямого двустороннего обмена опытом между Бразилией и ОДКБ? Если да, то какие конкретные формы это взаимодействие может принять? И есть ли другие сферы, в которых Бразилия и ОДКБ могли бы сотрудничать, например, в формате наблюдателя?

 

Given the CSTO's success in countering transnational terrorism, drug trafficking, and border security threats – do you see potential for direct bilateral experience-sharing between Brazil and the CSTO? If so, what concrete forms could this take? And are there any other areas in which Brazil and the CSTO could cooperate, for example, in the observer format?

 

Лукас Лейрос: Бразилия и ОДКБ действительно могли бы извлечь пользу из двустороннего обмена опытом, особенно в сфере контртерроризма, организованной преступности и охране границ. Учитывая операционные успехи ОДКБ в Евразии и вызовы Бразилии, связанные с транснациональными преступными сетями (особенно в бассейне Амазонки и городских центрах), техническое партнерство могло бы быть взаимовыгодным. Это сотрудничество могло бы включать: совместные форумы по обмену разведданными, обмены по обучению офицеров, семинары по кибербезопасности, направленные на противодействие наркоторговле и террористическому финансированию.

 

Помимо безопасности, Бразилия могла бы рассмотреть участие в мероприятиях ОДКБ в формате наблюдателя или партнера по диалогу, аналогично ее участию в других многосторонних оборонных форумах. Такой шаг не означал бы присоединения к какому-либо конкретному военному блоку, но отражал бы прагматичный подход к глобальному диалогу по безопасности. Это также может помочь ОДКБ перенять опыт Бразилии в области миротворчества и охраны общественного порядка в городской среде. Расширение сотрудничества в области гуманитарной помощи, ликвидации последствий стихийных бедствий и обеспечения устойчивости логистики может еще больше деполитизировать взаимодействие и сосредоточить его на общих глобальных проблемах.

 

Lucas Leiroz: Brazil and CSTO could indeed benefit from bilateral experience-sharing, particularly in the fields of counterterrorism, organized crime, and border management. Given CSTO’s operational success in Eurasia and Brazil’s challenges with transnational criminal networks, especially in the Amazon basin and urban centers, a technical partnership could bring mutual benefits. This cooperation could take the form of joint intelligence-sharing forums, officer training exchanges, and cyber-security workshops targeting narco-trafficking and terrorist financing.

 

Beyond security, Brazil could consider participating in CSTO activities in an observer or dialogue partner format, similar to how it engages in other multilateral defense forums. Such a move would not signal alignment with any specific military bloc but would reflect a pragmatic approach to global security dialogue. It may also open doors for CSTO to learn from Brazil’s experience in peacekeeping and urban policing models. Expanding cooperation in humanitarian assistance, disaster relief, and logistics resilience could further depoliticize the engagement and focus it on shared global concerns.

 

«Союзники. ОДКБ»: Современные исследования все чаще определяют многополярность не просто как перераспределение власти, но и как конкурирующие институциональные архитектуры (БРИКС+ против G7), и цивилизационный суверенитет. Будучи геостратегом, как вы определяете ключевые операционные параметры многополярности, выходящие за рамки "баланса сил", описанного в учебниках? И как развивающимся странам следует реализовывать многополярность, когда западные институты все еще контролируют ключевые рычаги влияния?

 

Contemporary scholarship increasingly defines multipolarity not merely as power diffusion, but as competing institutional architectures (e.g., BRICS+ vs. G7) and civilizational sovereignty. As a geostrategist, how do you define multipolarities core operational parameters beyond textbook 'balance of power'? And How should emerging powers operationalize multipolarity when Western institutions still control key leverage points?

 

Лукас Лейрос: Однополярность – не что иное, как глобальная победа т.н. "западной цивилизации", которая привела к угнетению всех иных цивилизаций планеты, нанося ущерб не только интересам отдельных государств, но и подавляя культуры и традиционные ценности других народов. По моему мнению, многополярность означает именно реверсирование этого сценария через установление множественных региональных центров силы.

 

Создание новых полюсов власти позволяет обеспечить противовес западному влиянию, гарантируя не только интересы периферийных государств, но и выживание их культур и ценностей. В этом центральный смысл многополярности. Неслучайно БРИКС формируют страны, представляющие великие цивилизации (российскую, китайскую, персидскую, египетскую, арабскую, латинскую и др.).

 

Достижение этих целей возможно лишь через создание влиятельных наднациональных институтов, способных противостоять Западу. БРИКС и ОДКБ – примеры такой институциональной архитектуры, способной эффективно помогать в построении многополярного мира.

 

Lucas Leiroz: Unipolarity is nothing more than the global victory of so-called "Western civilization"—which brought with it a situation of oppression against all other civilizations on the planet, harming not only the interests of individual states but also suppressing the cultures and traditional values of other peoples. In my opinion, multipolarity means precisely reversing this scenario through the establishment of multiple regional power blocs.

 

The creation of new centers of power allows for a counterbalance to Western influence, ensuring not only the interests of peripheral states but also the survival of their cultures and values. This is the central point of multipolarity. It is no coincidence that the BRICS are formed by countries representing great civilizations (Russian, Chinese, Persian, Egyptian, Arab, Latin, among others).

 

These objectives can only be achieved through the creation of relevant supranational institutions capable of confronting the West. BRICS and the CSTO are examples of this type of institutional architecture capable of effectively helping to build a multipolar world.

 

** Годовой финансовый отчёт Нового банка развития: https://www.ndb.int/annual-report/2023/pdf/NDB_Annual_Financial_Statements_2023.pdf

 

Мнение может не совпадать с позицией редакции